Девид Сайднер: перфекционизм, Yves Saint Laurent и цветы

Адель Лутц, Тина Чоу и китайская кухня

Роковые знакомства всегда начинаются неожиданно. Так произошло и с Дэвидом, завсегдатаем лос-анджелесского ресторана Mr Chow. Менеджером там работала Адель Лутц — художница и, по счастливому совпадению, сестра будущей музы фотографа, модели Тины Чоу.

Адель не помнит, как познакомилась с «нескладным и скромным» тогда еще начинающим фотографом. Зато сохранились его воспоминания о первой съемке с Тиной. Бекстейдж напоминал Адель подготовку к фотосессии школьного кружка «Юный фотограф»: платье — мамино, макияж — вазелин на веки (less is more). Увидев результат, обе поняли: перед ними — цайтгайст.

Перфекционист, эстет и... американец

Дэвид Сайднер фотографировал глазами — камеру брал только когда все было идеально. Первый кадр — всегда итоговый. «Он доводил каждый снимок до состояния полной уверенности: именно этого кадра он и хотел», — вспоминала Виолетта Санчес. Одержимость деталями и делала его работы шедеврами.

Он шел против трендов 80-х: в эпоху широких плеч и громкой красоты — уходил в сдержанную и элегантную графичность 50-х. За это (и за безупречный французский) его обожала Европа, но не понимала: «Как он может быть американцем?».

Париж, Yves Saint Laurent и музы

Fun fact: на счету Хельмута Ньютона и Дэвида Сейднера — львиная доля кампейнов Дома. Контракт Saint Laurent и Дэвида Сейднера — бюрократическая условность. Все было понятно при первом взгляде на работы фотографа: смелая элегантность Saint Laurent и оригинальная строгость Сейднера совпали.  Для Saint Laurent такие фотографы становились частью семьи. Первая съемка Дэвида по контракту с YSL тоже не имела ничего общего с индустриальными масштабами будущего: внутренний двор дома фотографа, в  команде: камера, модель и вещи. «Мода для Сен-Лорана не была отдельным понятием. Он и был сама мода. Поэтому делал, что хотел. И ему нравились люди, которые тоже не были “только чем-то одним”. Таким был Дэвид», — говорила Виолета Санчес. 

О Виолете. Актриса, она встретила Сайднера на парижском вернисаже. «Сразу нашли общий язык. Проговорили три часа по телефону, договорились о съемке ню в его студии. Там был северный свет и… осколки стекла на бетонном полу. Без отопления. Я лежала на холоде, почти плача. На следующий день он позвонил: “Я в ужасе, я испортил пленку… Повторим?”. Я засмеялась. Снимки вышли гениальными». С тех пор Санчес стала его go-to моделью и близким другом.

Другая муза — балерина Анн Дуонг. «Он сделал полароид — и вот я уже в кампейне YSL с Тиной Чоу. До него мне отказывали все агентства: метиска, слишком “другая”. Но если тебя выбирал Сайднер — карьера начиналась мгновенно». Его райдер моделей был узким. «Он возвращался к тем, кого чувствовал, — говорила Дуонг. — Тина Чоу была его абсолютной музой. Зрелая женщина с устроенной жизнью, а не девочка-кочевница. В этом была ее глубина».

Цветы, дружба и непрерывность 

Болезнь Сайднера пришлась на время, когда быть открыто ВИЧ-положительным – акт сопротивления. Он снимал портреты для исследований и критиковал в The New Yorker красные ленточки — символ, ставший пустой позой. Когда силы стали уходить, он попросил подругу Габи поехать с ним в Майами. Габи закрыла бизнес и посвятила себя его последним дням. Он поселился в доме у океана и жил там до 6 июля 1999 — своего последнего дня. 

 «Есть что-то умиротворяющее в близости к непрерывности бытия, — говорил он в 1993-м. — Смотрю на цветок: он не становится менее прекрасным от того, что цветет два дня. Зеленое становится черным, разлагаясь, а из черного рождается зеленое. Это звучит наивно, но я возвращаюсь к этой мысли снова и снова. Думаю о признании и существовании в картезианских терминах — о бескрайности и своей ничтожности внутри нее. Но ближе восточная мысль: все это — лишь иллюзия».