Проект «13». Владислава Сухорукова: «В искусстве интересна дуальность»

В «Самоубийце» Эрдмана в постановке Николая Рощина она — Клеопатра Максимовна, гротескная Drama Queen, упоенно создающая вокруг себя эмоциональные смерчи, в которых стремительно затягивает окружающих. В «Как вам это понравится?» Юрия Муравицкого Селия — избалованная дочка герцога, преображающаяся под влиянием внезапной любви. В «Соне-9» Александра Золотовицкого и в спектакле Дениса Парамонова «Добыть Тарковского» у Владиславы целая череда ярких образов. При всей ломкой утонченности в Сухоруковой чувствуется сила — может, потому, что она выросла в Красноярске, и природная мощь этого края просто не могла не оказать на нее своего влияния.

Владислава, у города, стоящего на большой реке, наверное, особая энергетика?

Сто процентов. У нас даже есть шутка с моим однокурсником Даней Поповым, который сейчас работает в «Современнике». Он сам из Барнаула, и когда меня встречает, начинает громыхать: «Сибир-рь!». Я действительно ощущаю, что природная сила, которая заключена в моих родных краях, — лес, река, горы, этот бескрайний простор — дает мне что-то очень важное. Это не значит, что все лето в детстве я посвящала походам или молилась на Енисея-батюшку (смеется). Но внутреннюю связь с этим местом я чувствую. Особенно в Москве, где жизнь предельно урбанизирована.

Я родилась и провела большую часть детства в Сосновоборске, это городок под Красноярском. Когда ты едешь в него из аэропорта, то вдоль дороги долго видишь только пустынные равнины или же сопки и тайгу. Семья у меня гуманитарная: бабушка была учителем русского языка и литературы, старшая сестра — журналист и переводчик с английского, мама — психолог и учитель. То есть никакой династической истории нет, все исходило от меня, от того, как я сама вырулила в сторону актерской профессии.

А как вы в нее вырулили?

Все детство я занималась вокалом. Еще в детском саду женщина-педагог услышала, что я хорошо интонирую, и посоветовала маме обратить на это внимание. Так начался круговорот вокала в моей жизни. Я все время где-то пела: и сольно, и в группах, брала уроки академического, джазового вокала. Занималась в Красноярске, в Железногорске — это такой закрытый город в Красноярском крае, три раза в неделю я ездила туда на уроки на автобусе. В 2015 году попала на международный проект, который подразумевал постановку детского мюзикла. Все происходило под эгидой «Росатома». Три недели мы готовили полноценный спектакль под Питером, а потом ездили с ним по всей стране, были с гастролями и в Венгрии, Австрии, Чехии. До этого я никогда не выезжала в Петербург и Москву, не бывала за границей, а тут для меня открылся целый огромный мир. На этом проекте я познакомилась со многими профессионалами, в том числе и с выпускниками ГИТИСа и Школы-студии МХАТ. Вернулась в свой маленький город и поняла, что моя жизнь больше никогда не будет прежней.

Тогда я увидела изнутри актерскую профессию и поняла, что она мне гораздо интереснее вокала. В 10 классе приехала в Красноярск одна, год жила у сестры, а потом родители сняли мне квартиру. Училась в профильной гимназии музыки и театра. И готовилась к поступлению.

Решили поехать в Москву?

Да. Я сходила на прослушивание в наш Сибирский институт искусств, и там на кафедре актерского мастерства мне посоветовали дерзать и поступать в Москву, сказали, что им кажется, что меня возьмут. Впрочем, на первый тур в Школу-студию МХАТ я пришла еще в Красноярске, потому что педагоги Школы-студии в том году приезжали в Сибирь с гастролями и проводили там прослушивания.

А дальше была Москва. Подала документы повсюду. В итоге поступила в Щепку, в Щуку, прошла на конкурс в мастерскую Кудряшова в ГИТИСе. Было удивительное чувство, будто меня несет какая-то волна. Помню, на 5 мая, мамин день рождения, в одном из вузов назначили второй тур, и я поняла, что ей может стать лучшим подарком. Узнала, что меня допустили на третий тур, позвонила домой и сказала: «Мама, с днем рождения, я прошла!».

Очень много друзей у меня появилось на курсе Олега Львовича Кудряшова. Доходило до того, что ребята представляли меня так: «Это Влада, она будет учиться у нас». Но судьба распределилась иначе: одновременно я прошла на конкурс в ГИТИСе, и Игорь Яковлевич Золотовицкий в Школе-студии сказал мне: «Мы тебя ждем, знай, что ты уже на курсе». Я улетела домой. Выпускной в школе пришелся на тот самый день, когда нужно было появиться в ГИТИСе на конкурсе. То есть мне пришлось бы специально лететь в Москву. Я не знала, как поступить, это были такие муки! Просила высшие силы, чтобы мне подали знак из облаков, что делать! (Смеется.) Мои родители очень хотели, чтобы я поступила в Школу-студию, потому что это благородная классика, а в ГИТИСе, по их представлениям, все ходят с синими волосами и только и делают, что курят. Наконец, когда из ГИТИСа мне написали: «Вы приедете на конкурс?», я приняла волевое решение и ответила: «Нет, простите меня».

Такое легкое поступление. Учиться тоже было несложно?

Что вы, первый курс я вспоминаю с ужасом! Первый год — это очень жесткий график жизни, утром и вечером мастерство с разными педагогами на разные темы. Ты сам про себя еще ничего не понимаешь. У меня долго ничего не получалось. Только на втором курсе я въехала в то, что требуется. Впрочем, может это и хорошо, что было такое начало. Мне кажется, гораздо труднее, когда на первом курсе ты отлично изображаешь животных, а едва начинаются отрывки, взаимоотношения с персонажами, у тебя перестает получаться.

У нас была достаточно ироничная мастерская, в силу природной склонности к юмору наших мастеров Игоря Яковлевича Золотовицкого и Сергея Ивановича Земцова. Они нам, кстати, всегда говорили: вы не мастерская, вы курс. Потому что мастерская — это когда все немного как однояйцевые близнецы, в одну сторону дышат, одним материалом увлекаются. А курс — это когда все вместе, но индивидуальны. Это здравая установка: ведь выпускаться и жить в профессии придется отдельно. Институт — база, старт, придя в театр, ты осознаешь, сколько всего еще не умеешь. И понимаешь, то что профессия актера — это постоянная работа над собой. Действительно, а не на словах.  

Правда, у нашей группы из шести человек, которых приняли в МХТ, настоящей сепарации от Школы-студии не случилось: мы по-прежнему ходим в ту же столовую, вокруг нас те же люди, тот же Камергерский.

И педагоги теперь стали вашими партнерами по сцене. Каково это?

С Игорем Яковлевичем Золотовицким мы играем в «Самоубийце». Мне кажется, я все равно для него ребенок, а он для меня родитель. Иногда сама про себя думаю с удивлением: неужели я работаю в театре, я снимаю квартиру, я взрослый человек? (Смеется.) Как это случилось — я же только-только поступала в институт, и вот уже актриса!

Как вам работа в «Самоубийце»?

Мне очень понравился процесс репетиций. Я играю Клеопатру Максимовну, это сумасшедшая, сумасбродная дама, почему-то не уехавшая в свое время из страны на белом пароходе. Она залетает в квартиру Подсекальникова и убеждает его застрелиться из-за любви. Николай Рощин — режиссер, который точно знает, что делает, и как все в итоге будет выглядеть. Однажды на репетиции я поймала себя на мысли, что смотрю на него, открыв рот, потому что вижу, как у него от движения актера на сцене рождается мысль. Обожаю наблюдать за талантливыми людьми, это восхищение дает столько сил! Сцена не шла, потом он сделал замечание — и все вдруг сложилось. Как врач дает тебе таблетку, и все меняется.

Клеопатра Максимовна — уже вторая моя большая работа на Основной сцене МХТ. Первая была с Юрием Витальевичем Муравицким на спектакле «Как вам это понравится?», где я играю Селию. Муравицкий — тоже, как и Рощин, сложившийся мастер, при этом он существует будто на равных с актерами. Субординация, безусловно, есть, а дистанция при этом минимальна и это дает такую свободу! Это была история про дружеские репетиции, наполненные смехом и приколами, в которых было очень много доверия и приятия. Когда что-то рождалось от большой любви на полном понимании друг друга.

Многие ваши роли — в «Самоубийце», «Как вам это понравится?», «Соне-9» — откровенно эксцентричны. Гротеск — это ваше?

Да, мне это очень нравится. Мне и в жизни свойственна некоторая эксцентричность — в мимике, пластике. Хотя с характерными ролями я по-настоящему столкнулась именно в МХТ. В Школе-студии мы в основном готовили спектакли, поставленные в другой стилистике: спектакли-концерты или, например, мы все обожали постановку Михаила Милькиса «Любовь и чернила», основанную на переписке реальных людей. В спектакле «Любовь и чернила» я играла несколько ролей, но ключевым был образ художницы Фриды Кало, ее переписка с Диего Риверой, в роли которого выходил Мухтар-Али Мурзин.

А вы видели выставку работ Фриды Кало, что несколько лет назад была в Манеже?

Видела. Ее картины, их сюжеты, яркость, яростность красок, сама ее судьба меня тогда поразили. Письма Кало и Риверы тоже производят глубокое впечатление. Эти два безумно талантливых человека, кажется, были созданы для того, чтобы друг друга мучить. У них были жестко абьюзивные отношения, сейчас бы сказали так, при том, что они по-своему друг друга любили, даже очень любили.

Михаил Радиевич Милькис, ученик Анатолия Васильева, готовя с нашим курсом «Любовь и чернила», долго с нами занимался по своей системе, и эта работа, что называется, «выстрелила». В ней была та двойственность, которая вообще привлекает меня в искусстве. Поэтому, например, я люблю искусство эпохи модерна. В нем всегда заключена дуальность. Например, «Царевна-лебедь» Михаила Врубеля — в этом образе такая прелесть и нежность, но при этом, если вглядеться, увидишь и оборотничество, почти инфернальность. Я везде это ищу. Ведь интересно становится тогда, когда с персонажем происходит метаморфоза, какой-то слом. Когда в нем мерещится глубина, то, что он, может, и сам про себя до конца не понимает.

Одна из ваших героинь в спектакле Дениса Парамонова «Добыть Тарковского», идущем сегодня в пространстве «Внутри», — девушка Алена из рассказа «Почти влюбился» — как раз такая двойственная, загадочная. Она пылко отвечает на внезапное чувство случайно встреченного мотоциклиста, уезжает с ним, а потом внезапно погибает, отпустив руки и слетев с мотоцикла. Что же с ней произошло?

Мы с Денисом и с моим партнером по спектаклю Кузьмой Котрелевым как раз долго пытались разобраться в этом. Моя версия: Алена совершает этот фатальный поступок не потому, что она несчастна, а наоборот — потому что слишком счастлива. Она выбирает гибель в минуту наивысшего наслаждения жизнью, в состоянии эйфории. Хотя кто-то из зрителей, наверное, может и по-другому посмотреть на эту историю. Рассказ действительно мерцающий. Тем и хороша проза Павла Селукова, по которой сделан этот спектакль, — в ней многое поймано между строк, говорится не впрямую, энергия возникает иногда непонятно откуда.  

«Добыть Тарковского» — тоже важный для меня спектакль, как и «Соня-9», и другие. Вообще в прошедшем сезоне, в котором МХТ исполнилось 125 лет, сколько всего произошло, сколько спектаклей было выпущено! Я сыграла в премьерах «Как вам это понравится?», «Соня-9», «Маскарад с закрытыми глазами», «Самоубийца», «Добыть Тарковского». Знаете, есть такое выражение — «год за два». Вот прошлый сезон у меня точно был «год за два». Надеюсь, и следующий не подведет! (Смеется.)