Владимир Кошевой — о «Рождественских стихах» Бродского, важности костюма на сцене и неважности одежды в повседневной жизни

Владимир, для вас Рождество — особенный праздник?

Да, ведь я родился в Риге, а там принято отмечать Рождество по григорианскому календарю — уже в декабре в каждом доме стояла елка, висели носки для подарков, все ходили друг другу в гости с какими-нибудь маленькими презентами, к которым прилагались совсем миниатюрные открытки. И это не носило какого-то явного религиозного характера. Но при этом Рождество — это не «Голубой огонек» и салат оливье, в этот день важно почувствовать тепло в душе, поздравить близких и поблагодарить Его за то, что мы есть. Поэтому мне кажется очень важным исполнять сегодня «Рождественские стихи» Бродского. Каждое из них — это напоминание, что ты не одинок, что бог всегда с тобой. Наш мир стремительно меняется, жизнь то и дело норовит выйти из-под контроля, поэтому всем нам так нужны поддержка и вера. Необходимо сохранить себя и быть добрыми и благодарными, несмотря ни на что.

Идею программы по «Рождественским стихам» Иосифа Бродского вам подарил знаменитый актер Михаил Козаков?

Да, и этой программе уже 15 лет. Она трансформировалась, игралась с разными музыкантами и без них, по разному компоновалась, потому что Бродский написал 38 рождественских стихотворений. Но началось все с маленького сборника, который мне подарил Михаил Михайлович со словами: «Вот тебе готовая программа. Дерзай!». На премьеру в Петербург Козаков приехать не смог, болел, и за три часа до спектакля я прочитал ему по телефону всю программу. Мы и с ним пытались сделать общую четкую программу, но Михаил Михайлович хотел, чтобы я четко копировал его манеру, а я уже тогда, будучи молодым артистом, понимал, что вторым Козаковым быть не хочу. И мы бросили репетиции. 

У нас были не самые безоблачные отношения, но под конец его жизни нам удалось их наладить. И именно Козаков напророчил мне много ролей, которые я потом исполнил. Например, однажды он сказал: «Я думал, что ты шекспировский артист, а после Раскольникова очевидно, что ты артист Достоевского. И тебе нужно играть Алексея Ивановича из «Игрока»». Но когда мне поступило предложение от одного из театров, Михаил Михайлович спросил: «Кто бабка?» Я назвал фамилию артистки. «Нет, — отрезал Козаков, — это плохая бабка, жди хорошую. Вот Крючкова будет хорошая бабка». Прошло много лет, и сейчас мы играем со Светланой Николаевной «Игрока» в БДТ. И гоголевскую «Женитьбу» Михаил Михайлович тоже напророчил, сказав, что я обязательно должен играть Подколесина, потому что он играл у Эфроса Кочкарева. В конце прошлого года я сыграл «Женитьбу» в Александринском театре. Из напророченных Козаковым ролей мне осталось сыграть четыре — неплохие планы на ближайшие годы. 

В вашей жизни есть что-то, кроме работы?

Я привез из Риги большую коллекцию пластинок времен моего детства, которую стал пополнять. И с недавнего времени у меня появился качественный проигрыватель. Еще увлекаюсь историческими гравюрами. Не могу сказать, что у меня огромная коллекция, но есть кое-какие интересные вещицы. Тоже самое с книгами — они у меня везде: на полу, на подоконнике, на кухне. В книгах я никогда не мог себе отказать, даже когда денег было только на еду. Это моя отдушина, насыщение. Я погружаюсь в них и пропадаю. 

Любовь к поэзии, ваша богатая внутренняя жизнь, она же диктует и внешний облик?

Людмила Гурченко, с которой мы когда-то были в теплых дружеских отношениях, говорила: «Вот посмотришь на тебя в жизни и не обратишь никакого внимания». Потому что вся моя жизнь — это обычные джинсы или привычный спортивный костюм, чтобы было удобно в самолете.

Я не люблю заморачиваться на одежде, чем незаметнее я буду для окружающих, тем лучше. Поэтому меня чаще узнают по голосу

Я редко выбираюсь на какие-то вечеринки, суаре, но если собираюсь, то приходится обращаться к помощи женщин, которые знают в этом толк. А вот в актерской профессии я считаю костюм очень важной составляющей. Например, когда читаю со сцены Корнея Чуковского, то на мне должен быть микс из одежды в стиле первой половины XX столетия, а когда исполняю стихотворения Иосифа Бродского, то необходимы мягкий силуэт, вельвет, какие-то широконосые ботинки. А вот уже в программе по Льву Гумилеву я не привязывался ни к какому конкретному времени, потому что это собирательный образ поэта — свободный покрой штанов и пиджака. 

Подобрать правильный костюм мне помогает то, что я видел в каких-то старых журналах или на фотографиях. В кино сейчас вообще стараются создать максимально четкий образ. Например, в фильме «Петрополис» мы с художником по костюмам Александром Осиповым долго искали узнаваемый силуэт человека из органов. А в «Преступлении и наказании» мне вообще дали ботинки Иннокентия Михайловича Смоктуновского из фильма, который уже никто не помнил. Но они были откуда-то оттуда, из XIX века и буквально разваливались в кадре. Мне приходилось их снимать, носить на руках и на глаза каждый раз попадалась надпись, нанесенная нестираемым химическим карандашом: «И. Смоктуновский». Режиссер картины Дмитрий Светозаров кричал: «Ну что, Кошевой, ты опять снимаешь свои опорки?» Но мне было важно, что это именно такие ботинки, потому что они диктовали соответствующую походку. Важно было мешковатое пальто Раскольникова. Как и идеально сидящий смокинг князя Юсупова, которого я тоже играл. Или вот недавно я готовился к роли Врубеля, и мы искали халаты, льняные штаны, потому что он был эстетом, любил все красивое. Из-за того, что я очень серьезно отношусь к деталям образа, меня любят художники по костюмам. Мы с ними всегда соавторы, и я всегда помогаю отстаивать перед режиссером их идеи. 

Лиза Моряк — о сериале «Сны», будущем материнстве и «жертве» ради роли Читать

Дмитрий Губерниев — о шоу «Вызов», тщеславии и отношении к экстриму Читать

Михаил Галустян — о самоиронии, культовых героях и новогодних традициях Читать