Владимир Глынин: «Каждое изображение что-то диктует — одно требует деликатности, другое наглости»

Новая серия — ваш первый опыт сотрудничества с другим художником. Как возникла идея этого совместного проекта?

Фотографией я занимаюсь очень давно и никогда не испытывал сложности с этим медиа, возможности которого мне всегда казались безграничными. В свое время я неожиданно для себя открыл жанр архитектурной съемки, которая очень быстро привела к абстракции. А вот с пейзажем, еще одним очень популярным жанром, я долго не работал. Казалось, что это не мое. Но в какой-то момент, почти случайно, я все-таки решил попробовать. В предыдущей съемке я по максимуму использовал цветовые фильтры, мультиэкспозицию и другие приемы постпродакшена. Так что на этот раз я решил снимать на пленку, а вместо обработки обратился к Наташе, чтобы она как живописец помогла мне получить тот результат, который изначально был у меня в голове. Я знаю достаточно примеров, когда фотограф, работая над изображением, берет кисть, краски и начинают его видоизменять. Но мне кажется, что тут все должно быть честно: я — фотограф, Наташа — живописец. Так мы стали соавторами.

Почему вы остановили свой выбор именно на Наталье?

Во-первых, мы дружим. К тому же у нас уже была одна совместная галерейная выставка, наши работы экспонировались рядом на арт-ярмарках. В первый раз, когда я шел к ней в мастерскую, я очень боялся, что придется врать. В итоге это был тот редкий случай, когда я купил у нее работу, хотя я практически этого не делаю. Но тут я сразу понял, что именно эту вещь хочу видеть перед собой каждый день.

Как происходила притирка друг к другу?

Выработка необходимого художественного языка заняла примерно три-четыре месяца. Одной из отправных точек стало наследие импрессионистов, с которыми меня очень много связывает. Когда я был ребенком, родители постоянно водили меня в музеи. Вторая точка — Джексон Поллок и абстрактный экспрессионизм. Дальше начался сложный поиск. Мы экспериментировали с бумагой, пробовали разные краски. И самое важное — искали технику разбрызгивания, которая была бы близка Наташе. Мне, как человеку, который привык контролировать изображение, было довольно непросто отдать необработанные снимки в чужие руки. Я ни в коем случае не хотел Наташу «ломать», но и сам не хотел «прогибаться». Мы оба должны были отказаться от своего творческого эго и целиком отдаться идее.

Было ли у вас понимание, к какому результату вы хотели прийти?

В первую очередь мне было интересно, чтобы живопись и фотография дополняли друг друга, чтобы не было понятно, где заканчивается одно и начинается другое. Мы над этим очень кропотливо работали. Долго искали нужную степень матовости бумаги, чтобы она могла впитать в себя краску, но чтобы при этом краска не растворялась в ней полностью и оставалась яркость цвета. В результате, как мне кажется, нам удалось достичь желаемого. Порой кажется, что фотографии совсем не видно, а на самом деле на ее долю приходится чуть ли не 60% изображения.

Можете чуть подробнее рассказать о технологии создания новых работ?

Это классическая цифровая печать на дорогой бумаге. Последовательность работы была такой: съемка, отбор кадров, тестовая печать, окончательный выбор, накатка на дибонд. Дальше эти работы без рам мы привозили к Наташе в мастерскую, где работали над каждым изображением отдельно.

Как вам удалось передать Наталье свое видение?

Как фотограф, который много лет проработал в глянце, я привык большим мудбордам. Но сначала мы с Наташей просто пошли в галерею Пушкинского музея, а уже затем подбирали конкретные референсы. Любое изображение, над которым ты работаешь, что-то тебе диктует. Одно требует деликатности, а другое, наоборот, больше наглости. В каждом конкретном случае мы пытались это прочувствовать. При этом было важно не испортить работу. Это же абсолютно неконтролируемый процесс: как краска ляжет. Я, честно говоря, был готов, что какие-то вещи придется отбраковать, но этого не понадобилось.

Насколько легко шел процесс совместной работы?

Я даже не подозревал, что это будет настолько выматывающий во всех смыслах слова процесс. После первых нескольких работ у Наташи болели руки. Закончив одну картину, нам требовалось несколько дней, чтобы прийти в себя и приступить к чему-то новому. В финале нас буквально накрыла приятная опустошенность.

Как вы достигали необходимой отстраненности взгляда, чтобы понять, получилась ли работа удачной?

Знаете, при работе с фотографией никогда нельзя отбирать кадры в день самой съемки, когда ты еще на эмоциях. Особенно, если ты получаешь удовольствие от процесса и тебе кажется, что каждый второй кадр должен получиться шедевральным. В идеале должно пройти несколько дней или недель, чтобы взгляд стал более критичным. Поэтому при работе над этим проектом я как только мог оттягивал момент финальной развески.

В данном случае вы также выступили куратором выставки. Какого результата вы пытались добиться?

Мне пока еще неловко называть себя куратором. Я только делаю первые шаги в этом направлении. Но опыт был интересным. К работе куратора я всегда относился с большим уважением. Я считаю, что это человек, от которого в итоге и зависит успех выставки. При этом мне кажется, что на московской арт-сцене в этом отношении существует некоторый перекос. Сегодня кураторы больше работают со смыслами, забывая о том, что искусство — это в первую очередь визуальный ряд. Какую бы стройную литературную историю ты ни выстраивал, если она не цепляет взгляд и не вызывает эмоций, для меня это провал. Лично мне неинтересна монотонность одной серии. Поэтому, работая над проектом «Притяжение», я старался нащупать неожиданные контрасты, сочетания, которые вызывают эмоции, рассказывает какую-то историю.

Какую роль в экспозиции вы отводите дизайнерским объектам?

Если честно, я адепт чистых стен. Но если люди покупают искусство, то чаще всего оно попадает в уже сформированные интерьеры. Далеко не все работы могут выдержать рядом с собой другие вещи. Некоторые произведения просто не вяжутся с конкретной обстановкой. В свое время я оказался в квартире нью-йоркских коллекционеров, расположенной напротив Метрополитен-музея. Это было довольно небольшое пространство с невысокими потолками. И у них в столовой, рядом с камином висят настоящие шедевры, включая абстракцию Марка Ротко, которая, как ни странно так говорить про этого художника, смотрелась вполне уютно. 

Как вы определяете видовую принадлежность ваших совместных с Натальей работ?

Мне сложно сказать. Это и не фотография в классическом понимании, но и не живопись. Для меня каждый проект — это что-то новое, я стараюсь не цепляться за прошлый опыт, особенно если он был успешным. Поэтому я постоянно перехожу от абстрактной фотографии к фигуративной.