Режиссер «Маши» Анастасия Пальчикова о феминизме, наследии 90-х и участии в «Кинотавре»

«Маша» ваш режиссерский дебют. С чего началась работа над фильмом? Как появились идея и сценарий?

Идея появилась давно, лет шесть или даже семь назад. Я хотела рассказать про Машу, которая мечтает петь джаз и растет в 90-е, рядом с ОПГ (организованной преступной группой — Прим. ред.). Мне хотелось показать то время глазами девочки-подростка. Ну и джазовые стандарты на фоне боксерского зала.

Стиль работы каких режиссеров вам близок? Чьими приемами вы вдохновлялись на первых порах? 

При работе над «Машей» я никакими фильмами не вдохновлялась. Как-то так вышло, что мы с художниками и оператором готовили «Машу» на основе живописи и фотографий. А вообще, куча всего нравится. Обожаю Джармуша, Линча, Соррентино, Гая Ричи, Антониони, Германа-старшего… долго можно перечислять.

В вашей фильмографии много совместных работ с женщинами-режиссерами. Это осознанный выбор? Чем отличается работа с режиссерами женщинами и режиссерами мужчинами?

Режиссура — очень сложная профессия, в ней всем одинаково тяжко. И разумеется, нет никакой разницы — с женщиной режиссером ты делаешь кино или с мужчиной. Так что в этом смысле режиссура гарантирует полное равноправие.

Есть ли в индустрии дискриминация женщин-режиссеров? Сложнее ли приходятся в поисках продюсерской компании и бюджетов на съемки? 

Сейчас мне не знакома ни одна история об ущемлении женщин-режиссеров, и у меня лично тоже всегда все было в порядке. Как и любые режиссеры мужчины, я доказывала, что могу снять дебют, что мне нужен на него определенный бюджет, и билась за каждый кадр. Но я начала снимать недавно, когда женщины во всем мире уже прорвали очередную плотину, стали активно отстаивать права — на свое тело, на равную оплату труда, на возможность заниматься «традиционно мужскими» профессиями и так далее. Поэтому низкий поклон женщинам до меня: мне приходится сильно легче. Наверняка лет 15 назад ситуация была иной. Раньше за женщиной режиссером тянулась коннотация: женское кино равно слабое и сентиментальное. А если женщине режиссеру говорили, что она сняла неженское кино, — это был комплимент. Сейчас уже не так. Сейчас «женское» означает только то, что кино сняла женщина. Хотя вот что смешно — я отвечаю на ваши вопросы в айфоне, в заметках, и каждый раз, когда вбиваю «женщина режиссер», автозамена исправляет на «женщина режиссера». Видимо, мой телефон застрял в прошлой парадигме. 

Я в первый съемочный день села за плейбэк (аппаратура для просмотра отснятых кадров — Прим. ред.) и удивилась, почему я до этого не снимала. Слово «комфортно», конечно, звучит как насмешка применительно к режиссуре, но, скажем так, режиссура мне сильно ближе.


Я себя отлично помню в том возрасте, и вы все это можете увидеть в фильме «Маша». Весь этот фильм о том, что я помню и что меня затронуло. Это предельно автобиографичное кино. Я так выросла. Я знала всех этих персонажей.

Сейчас очень популярно ностальгировать по 90-м. Как думаете, с чем связан этот тренд?

Я бы не сказала, что это ностальгия. Это более сложное состояние. У нас про 90-е осталось много непроговоренного. А время для страны важнейшее. Больное и мощное. Страна поменялась. Нам очень нужно его осмыслить, нужно его обсудить. На это есть огромный запрос в обществе, несмотря на весь страх 90-х, а может, именно благодаря ему. Это как в жизни каждого отдельного человека — если не проговорить все страхи, не разобраться в проблемах прошлого, невозможно нормально двигаться дальше.

Я вообще не скучаю по прошлому. Это не «скучание». Я так же, как и все в этой стране, нуждаюсь в диалоге о том времени. Нуждаюсь в том, чтобы пересмотреть штампы о 90-х, заново увидеть тот период, увидеть его последствия — и плохие и хорошие. 


Установки нынешних подростков гораздо подвижнее. У них больше выбора, больше возможностей оценить себя и свои потребности, шире круг ориентиров. Я рада, что у них так: есть шанс, что они вырастут более свободными, чем мы.


Скорость. Мы очень быстро все делаем. Мы быстро перемещаемся, мгновенно принимаем решения. Информация расходится по всему миру за пару секунд! И это, поверьте, сильно меняет сюжеты фильмов. Но так же быстро сейчас все забывается. В моей юности песни держались хитами минимум год. Появлялся трек, и он реально 12 месяцев звучал из каждого окна. Сейчас музыкальный трек живет месяц. Через год уже никто и не вспомнит, что там выходило. Бешеный поток контента, все доступно — нет ситуации, когда ты что-то не можешь найти в современном мире.

Разумеется, перенесение жизни в онлайн. Когда я пишу фильмы, в которых действие происходит в современности, приходится все большее и большее количество сцен строить на сообщениях, телефонных звонках, зумах. Люди решают вопросы по вотсап, признаются в любви по видеосвязи и так далее. Это непросто, потому что еще вчера все эти мессенджеры и звонки выглядели в кино не очень выразительно. Приходится это преодолевать.  

Еще один признак современности — разобщенность. Сейчас у меня есть возможность вообще не знать, что происходит, допустим, в мире попсовой музыки. Я могу слушать только ту музыку, которую хочу, окружать себя в интернете тем, что мне нравится, и в результате оказаться в своем маленьком мире, где даже реклама настроена под меня.  

Ну и глобализация, конечно. Ты в любой точке мира можешь, не заглядывая в меню, сказать «капучино», и тебе его принесут.

Не предвидела, но и не боялась. Мне, разумеется, хотелось, чтобы «Маша» получила приз. Но я специально настроила себя «ничего не ждать». К тому же, я закончила фильм за две недели до «Кинотавра», и у меня была такая усталость, такое счастье и такая пустота от сделанной работы, что она этом фоне фестиваль воспринимался как поезд, который несется мимо, а ты не успеваешь разглядеть пассажиров.

Вы сейчас работаете над новыми проектами?

Да, пишу следующий свой полный метр.