Проект «13». Дарья Трухина: «Я не помню момента выбора профессии»

В послужном списке Дарьи, в 2022 году окончившей мастерскую Олега Кудряшова в ГИТИСе, тоже есть знаковая роль классического репертуара — Соня в «Дяде Ване» в постановке Дениса Азарова. А еще есть другая Соня — из спектакля Александра Золотовицкого «Соня-9», и 90-летняя дама из второй мхатовской постановки Золотовицкого — «Морж, учитель и поэт», и пастушка Одри в «Как вам это понравится?» Юрия Муравицкого, и юная влюбленная, чей образ проходит через весь спектакль Дениса Азарова «9 ряд. 10, 11 место». Как ощущает себя Дарья в стенах Художественного театра? Впрочем, сначала наш разговор зашел о другом театре, петербургском, в котором, как выяснилось, Дарья буквально сделала первые шаги.

Вы ведь выросли в Театре на Литейном?

Я просто не помню детства вне Театра на Литейном, где работали мои родители. Они были там заняты с утра до вечера. С бабушкой и дедушкой нас с братом Егором, конечно же, тоже оставляли, но по большей части мы с ним находились в театре. И Егор, и я сделали за кулисами свои первые шаги — в самом буквальном смысле этих слов. Театр на Литейном в те годы переживал подъем, постановки в репертуаре были очень хорошие. Я обрела в этом театре множество друзей, и вообще работала там с семи лет. Ушла оттуда только в 18, потому что поступила в ГИТИС.

Что значит «работали»? Играли в спектаклях?

Дебютировала я в спектакле «За что ты меня не любишь?» Софьи Маламуд, играла в нем девочку с котенком. А может быть, это был «Святочный рассказ с привидениями» Юрия Томошевского, где я выходила в роли духа, — точно уже и не вспомню. Я все время находилась в театре, поэтому у меня самой возникало чувство, будто я состою там в труппе (улыбается).

Но в школе вы при этом все же учились?

Я мало посещала школу. В целом я закончила ее прилично, но так как мама завалила меня — в хорошем смысле — занятиями вне уроков, то полюбить мне ее так и не удалось. Я профессионально занималась бальными танцами, ходила на современные танцы, в «Тодес», в знаменитый ТЮТ — Театр юношеского творчества, выпускниками которого являются Лев Абрамович Додин, Вениамин Михайлович Фильштинский и многие другие замечательные люди, и конечно, мой отец. А ТЮТ находится на Фонтанке, напротив моей школы, и я помню, как сидела на уроке истории, смотрела в окно на это здание и ждала, что вот прозвенит звонок и я побегу туда. Шла в ТЮТ, а вечером бежала играть спектакль в Театре на Литейном.

Что чувствовали, выходя тогда на сцену?

Ну что может чувствовать ребенок в этом возрасте? Азарт. Это игра. Хочется вернуть ощущение, которое было в детстве, когда вообще ничего не боишься. А сейчас, естественно, в силу возраста, и различного опыта появляются комплексы, с которыми куда тяжелее справляться, чем в 7 лет.

Родители — актеры, и вы с братом тоже пошли по этой стезе. Как мама с папой к этому отнеслись — как к неизбежности?

А разве возможно это запретить, если сам выбрал такую профессию? Я себя никем другим и представить никогда не могла. Даже не помню себя в процессе выбора — как будто все уже изначально было предначертано.

А почему вы пошли учиться в ГИТИС, а не на Моховую, в Петербургскую театральную академию?

Туда я тоже поступала. В тот год набирал мастерскую Сергей Бызгу, и это было совершенно особое впечатление. Отборочный тур длился не как в ГИТИСе или в Школе-студии МХАТ — по 20 минут на десять абитуриентов — а на десятку уходило полтора-два часа! Педагоги досконально изучали тех, кто к ним пришел. Через полтора часа у тебя уже пропадал всякий страх, ты переставал стараться выглядеть красивым, правильным, понравиться. Я прошла отборочный тур к Бызгу, дальше нам дали отрывки, чего обычно не бывает на поступлении. Но я не успела их подготовить, потому что в это время уже начинались туры в Москве. В итоге я поступила к Олегу Львовичу Кудряшову в ГИТИС.

Так получилось, что мы с братом учились в ГИТИСе одновременно: Егор в режиссерской группе у Сергея Васильевича Женовача, я — у Олега Львовича. Мы снова существовали в едином творческом пространстве. Это было здорово.

С курса Кудряшова в МХТ взяли троих — кроме вас, еще Дениса Парамонова и Софью Шидловскую. Все очень яркие, непохожие друг на друга. Видимо, это был курс сильных индивидуальностей?

У Олега Львовича вообще есть фишка набирать тех, кто, как кажется, в принципе не сможет ужиться в одной мастерской. Собственно, вся четырехлетняя работа потом во многом и нацелена на это сплочение. Действительно, мы все супер разные, все темпераментные, так что было непросто! (Смеется.) Но и расставаться оказалось тяжело: когда ты четыре года учишься быть одной семьей, то ты и дальше хочешь существовать вместе.

Но ведь курс, по сути, и не расстался: он составил костяк театрального проекта «а39», который был создан режиссером Григорием Добрыгиным. А почему такое название у проекта?

Аудитория № 39 — это знаменитая аудитория на режиссерском факультете ГИТИСа, где идут показы дипломных работ, студенческих спектаклей. Да, действительно, ребята с нашего курса играют в Театре Наций «Толстую тетрадь», играют спектакли в Музее Москвы, готовят новые постановки. Причем мастерские стали перемешиваться: «женовачи» работают с «кудряшами», и это здорово.

Что рекомендуете посмотреть нашим читателям в «а39»?

Все! Просто потому что там работают безумно талантливые молодые люди.

То, что ваш отец Михаил Трухин и Константин Хабенский учились на одном курсе, дружили, входили в одну театральную компанию, общеизвестно. А сейчас Константин Юрьевич — художественный руководитель театра, где вы служите…

Не вижу в этом никакой сложности. Да, Константин Юрьевич друг моего папы, но так как я жила и училась в Петербурге, то я в своем детстве мало его помню. Я знаю, что он присутствовал в нашей жизни и что мы все вместе, например, ездили отдыхать на Финский залив, но это смутные воспоминания. Так что воспринять его в качестве худрука, выстроить субординацию мне было совсем нетрудно.

Ранние питерские спектакли Юрия Бутусова с участием вашего отца, Константина Хабенского, Михаила Пореченкова давно стали легендой. А в вашей семье существует мифологизация этого периода их жизни?

Я не очень понимаю, о какой мифологизации вы говорите. Есть просто светлая память. В самом хорошем смысле этого слова. Это действительно великие постановки, я часто пересматриваю запись, например, «Гамлета», учусь на этом спектакле. Смотрю, как играет папа, Константин Юрьевич, Сергей Валентинович Сосновский, Марина Голуб и другие актеры, как вообще тогда играли. Как тогда работали. И думаешь: вот черт! Мы так не можем. Или можем, но нам просто нужны хорошие режиссеры? Режиссеры, которые знают, как тебе помочь.

А у вас уже случались такие встречи с режиссерами?

Да. На сегодняшний момент мой самый любимый режиссер и по совместительству друг — это Саша Золотовицкий. Я безмерно ценю его спектакли: и то, как они сделаны, и про что они сделаны. На «Соне-9» у нас сложилось удивительное понимание друг друга и взаимное доверие. Будто у всей команды во время репетиций был общий мозг и общее сердце. Саша, как и его старший брат Леша, — это ребята, которые не боятся говорить о том, что их действительно волнует. Для меня это сейчас вообще самое важное.

Ваша Соня в «Соне-9» — очень точное попадание в образ современного подростка. Она вроде бы мрачная, как бывают мрачны тинейджеры, но в то же время невероятно теплая, честная и вдохновляющая. Соня чем-то похожа на вас саму?

На пятьдесят процентов это собирательный образ, составленный из разных потерянных подростков. А на пятьдесят процентов — это я.

А что в ней от вас?

Довольно критическое отношение ко всему: я имею в виду и ее общение с родителями, и отношения с друзьями, и в школе, и взгляд в целом на окружающий мир. Она смотрит на все через призму синего цвета.

Что это значит?

Для меня это символ внутренней свободы. Как и другие персонажи этого спектакля, Соня отчасти возникла из наших наблюдений, из тех вербатимов, что мы брали у реальных подростков. Я тоже записала несколько монологов, при этом мы с Сашей Золотовицким решили, что у Сони, как у ведущего персонажа, не должно быть вербатима. Потому что в этом спектакле она — некое связующее звено для других подростков, на ней сходятся все линии.

У вас было чувство, что с ребятами, чьи монологи вы записываете, вы говорите на одном языке?

Мне кажется, мы действительно их понимаем. Существует некий общий вайб, который объединяет наши поколения, мы на одной волне. Эти монологи-вербатимы получились достаточно честными, ребята делились чем-то важным, сокровенным, и иногда у меня возникало чувство, будто мы смотримся в зеркало. А еще они очень живые, изменчивые, они растут. В «Соне-9» есть два монолога девочки Алисы, которые Влада Сухорукова взяла с промежутком в год. Это просто удивительно, как подросток может поменяться за год, будто это другой человек!  

И «Соня-9», и второй спектакль Александра Золотовицкого в МХТ — «Морж, учитель и поэт» по прозе Артура Гиваргизова — стали настоящими хитами. О чем для вас «Морж»?

О том, что надо относиться к жизни так же искренно, как это делают дети. У детей отсутствует страх показывать эмоции, а мы в годами приобретаем этот страх, эти зажимы. Замечаю за собой, что реагирую на какие-то ситуации очень аккуратно, потому что когда-то меня осадили. Спектакль про то, что иногда ты просто обязан позволять себе быть ребенком. В этом заключено огромное счастье. Мы играем «Моржа» и слышим, как дети заливаются в зале. Хочется этой чистоты реакций.

Ваша героиня в этом спектакле — 90-летняя дама, которая учит всех жизни, — очень смешная и узнаваемая. Как вы ее придумывали?

Когда-то в институте наш педагог по речи, замечательный режиссер Светлана Васильевна Землякова устроила нам экзамен. Мы должны были принести наблюдения за крупными женщинами из Беляево — вот именно в такой формулировке. Я показывала тогда женщину, врача по профессии. У нее была особая манера говорить — настойчивая, будто она раздает указания. Теперь, в «Морже», этот персонаж вдруг ко мне вернулся.

Кроме девятиклассницы Сони играете вы и другую Соню — в «Дяде Ване», роль, о которой мечтают многие актрисы. Для проекта U MAGAZINE вы тоже выбрали монолог чеховской Сони. А вам не хотелось попробовать что-то другое, новое?

Просто я считаю его суперактуальным. Соня в «Дяде Ване» говорит будто о нас, но словами Антона Павловича. «Мы отдохнем, мы увидим небо в алмазах», — вот эти строки, например. Вообще пьеса «Дядя Ваня» сегодня буквально звенит. 

Любите эту свою героиню?

Конечно! Нельзя играть персонажа, если ты его не любишь. Тогда зачем вообще выходить на сцену? Это бессмысленно. Соня в «Дяде Ване» мне сложно далась, я не сразу поняла, как делать этот характер, через что. Но мне очень помогли мои прекрасные партнеры по спектаклю: Паша Чинарев — Астров, с которым мы на «Дяде Ване» подружились, Сережа Епишев, замечательный артист Театра имени Вахтангова, приглашенный на роль Войницкого.

В чем для вас суть чеховской Сони?

Мне кажется, она очень чистый и цельный человек, и именно поэтому не видит того, что очевидно. Она не понимает, что Астров не способен ответить на ее чувство, не может полюбить ее в ответ. И когда в какой-то момент Соня осознает все про него и Елену Андреевну, то происходит разрыв шаблона, ее это практически убивает. Она — светлейший человек, а мир жесток.

Как вы сегодня ощущаете себя в стенах Художественного театра?

Конечно, это историческое пространство, великий театр. А что касается себя… После института я была очень настроена не потерять вот это состояние «белки в колесе». Когда ты много работаешь во время учебы, то страшно прийти в театр и ничего не делать. Находиться в потоке, в постоянном обмене энергией — а потом оказаться в ситуации, когда ты просто числишься в труппе. Спасибо Константину Юрьевичу, такого периода застоя не возникло, нас завалили работой. Я была удивлена, как нас приняли в труппе, с какой чуткостью и любовью — нам сразу дали понять: мы вас ждали. И это не может не радовать и не влюблять тебя в этих людей и это пространство. Которое я продолжаю открывать для себя с каждым новым спектаклем. Знаете, я не люблю выражение «театр — дом». Дом — дома, там, где родители, семья, сестры, братья, собаки. Здесь — работа. Но при этом вокруг тебя на работе находятся люди, в которых хочется вглядываться и у которых хочется учиться.