Евгения Лассарь, Анна Щеклеина и Михаил Дегтярев — о том, как рождается кинетическая драма на стыке танца, искусства и технологий

Евгения Лассарь

«Час лошади» представлен на стыке сразу трех платформ — PERFORMA, Context. Diana Vishneva и Cosmoscow. Что дает такая мультиколлаборация в плане языка и аудитории?

Это очень точный вопрос, спасибо. Такая кураторская концепция дает возможность, с одной стороны, обратиться к аудитории приглашенных в проект институций, которая уже находится на территории культуры, в частности современного искусства. С другой стороны — работа с таким куратором, как Context, позволяет развивать идею в больших масштабах. Это похоже на ситуацию, когда, оказавшись в другой стране, ты сразу встречаешься с ее президентом: уникальное видение, опыт, лучшая из возможных команд.

Художественное объединение PANTERRA готовит масштабную инсталляцию, которая станет наряду с танцовщиками героем перформанса. Взаимодействие всех участников привлеченных команд — композитора, архитектора, хореографа, драматурга, арт-директоров и креативных продюсеров — это невероятная синергия энергий и талантов, позволяющая исследовать и искать особенный язык в ходе такого честного эксперимента.

Как вы считаете, зритель в «Часе лошади» становится больше свидетелем, соучастником или соавтором происходящего?

Сегодня мы можем констатировать изменение зрительского внимания: оно стало гибридным, когда присутствует одновременность восприятия и документирования. Мы смотрим или через камеру телефона, или всегда имеем в виду, как то, что видим, будет смотреться в социальных сетях. Перформанс стал блокбастером — мы одновременно участвуем в коллективном опыте и фиксируем его. Мы подключены к множеству процессов: при просмотре перформансов продолжаем существовать в континууме других состояний, зачастую не связанных с тем, на что смотрим. Зритель — все сразу: и соучастник, и свидетель, и, конечно, соавтор.

«Час лошади» заявлен как кинетическая драма. Как вы сами формулируете это определение и чем оно отличается от привычного понимания спектакля или перформанса?

Это яркий образ. Нам хотелось обратить внимание на сочетание полярных составляющих проекта, на диалог нескольких сущностей — животного, человека и машины. Между героями разворачивается драма. Станет ли наше исследование оптимистическим манифестом или реквиемом, мы узнаем вместе со зрителем.

Анна Щеклеина

В ваших проектах ощущается внимание к драматургии и пространству. Что для вас важнее — тело танцовщика или архитектура сцены?

Танцовщики — медиумы, через них я разговариваю со зрителями. Поэтому, конечно, важнее тело танцовщика. Но архитектура сцены — это необходимый контекст, направляющий и задающий рамку высказывания.

Как в вашей хореографии отразился диалог «живое — механическое»? Были ли у вас конкретные телесные образы или пластические метафоры, рожденные именно из размышлений о машине и алгоритме?

Название перформанса — «Час лошади». Лошадь стала отправным телесным образом для начала работы. Через нее мы заходили в поле поиска: к этому образу понятнее всего было подключиться, чтобы исследовать взаимосвязь животного, человеческого и машинного. Используя принцип мимесиса и к животному, и к машинному миру, мы находили интересный телесный код существования между ними.

Современный танец часто называют «языком будущего». В чём его сила сегодня — в красоте, честности, возможности сопротивляться стереотипам?

Современный танец действительно очень честный и красивый язык, форма которого отражает личность того, кто его сочиняет и исполняет. Это язык индивидуальности. Его сила в том, что он способен передать весь спектр эмоций и чувств человека.

Михаил Дегтярев

Михаил, вы работаете с жанрами, где текст и действие неразделимы. Как выстраивается ваш диалог с хореографией?

Я невероятно люблю современный танец, балет, физический театр. Эти сценические жанры производят на мою психику особый эффект. Подключение к эмоциям, к нарративу, к катарсису через тело — совсем иное, чем через текст. Действие вместо слов зачастую выглядит чище, честнее, глубже, хотя смыслы транслируются сложнее. К сожалению, работа с танцем случается нечасто, но всегда сопровождается трепетом.

Лично у меня диалог с хореографией строится на нескольких уровнях. Первый — символический: любой танец является наследником ритуала и до сих пор заряжен этой энергией. Драматург может помочь обнаружить ее и оформить как концепцию, задав начало работе. Второй уровень — образный: драматургия предлагает танцующим образ, в который интересно погружаться, исследовать, развивать. Третий — структурный: определить последовательность сцен, развитие, паузы, место для конфликта и кульминации. Четвертый — уровень жеста: драматургу странно придумывать движения, рисунки, узоры, но иногда взгляд подсказывает, что не хватает движения, которое передаст символическое и соединит зрителя с происходящим. Мне кажется, драматург в танце работает как переводчик, который помогает лучше понять язык тела.

Как драматургически вы выстраивали структуру «Часа лошади»? Это скорее нарратив, аллегория или последовательность состояний?

«Час лошади» — это встреча с конкретной идеей и попытка прожить ее через тело. Он опирается на культовое стихотворение Ричарда Бротигана All Watched Over by Machines of Loving Grace. И там есть все: и нарратив, и аллегория, и последовательность состояний. Мы вдохновились этим текстом и представили встречу с его образами, которая в итоге вылилась в перформанс.

Как меняется роль драматурга в проектах, где граница между искусствами намеренно размыта?

Роль драматурга — следить за цельностью, структурностью и глубиной произведения. Особенно в проектах, где нет режиссера, как в театре или кино. В междисциплинарных проектах драматург — это еще и муза, вдохновляющая остальных участников на единое высказывание.

Как меняется восприятие текста и действия, когда в проекте появляется мультимедийная среда и новая логика взаимодействия между телом и образом?

Я большой поклонник мультимедийного искусства, особенно связанного со светом. Очень люблю ездить в Казань на фестиваль «Нур», который превращает весь город в площадку для экспериментов с медиа. Именно там я впервые увидел работу коллектива Panterra, которая перевернула мое представление о паблик-арте. На одной из площадей вдруг появился разлом, превращающий старую Казань в задворки киберпанк-мегаполиса: поднятый кран, провода, свет, экраны с текстами. Все выглядело просто и понятно, но в пространстве и объеме захватывало дух. Я очень рад работать с ними над одним проектом. Мультимедийная среда становится важной точкой гравитации, приковывающей внимание. Моя задача — подчеркнуть это и уравновесить с другими точками притяжения.