Тереза Мавика: «Хочешь быть современным — учись жить в сообществе, иначе ничего не выйдет»

К строительству комплекса ГЭС-2 приложил руку легендарный советский архитектор Владимир Шухов, другой гений — итальянец Ренцо Пьяно, автор парижского Центра Помпиду, — занялся его реконструкцией. В сентябре на площади 41 тыс. м2 появятся концертный зал, художественные студии, лекторий, кафе, сувенирные магазины и многое другое. «Я часто бываю на площадке и каждый раз удивляюсь темпам трансформации, обнаруживаю новую красоту здания», — говорит Тереза Мавика. Несмотря на важность повода, открытие ГЭС-2 стало для нас лишь одной из тем для большого разговора.

Тереза, ничего подобного ГЭС-2 по масштабу в Москве еще не запускалось. Скажите, на какие проекты вы равнялись, задумывая свой? 

Был один такой нереализованный проект, свобода и смелость замысла которого потрясают, — Дворец развлечений Седрика Прайса и Джоан Литлвуд в Лондоне, образцовый механизм социального взаимодействия. Переймем его идею и запустим на ГЭС-2. Сегодня как никогда мы нуждаемся в территориях, где сможем учиться вновь жить вместе, находить смыслы, испытывать вдохновение, и ГЭС-2 станет таким местом. 

Это первый проект Ренцо Пьяно в России, хотя в Москву его звали не раз. Как вы его уговорили? 

Нам не пришлось уговаривать. Ренцо обожает Россию, но, похоже, не находилось предложения, отвечающего масштабу его мысли, его бескомпромиссности, его безрассудству. На первой же встрече, когда мы представили концепцию, он влюбился в проект и без промедления согласился работать с нами. 

Кроме Ренцо Пьяно, вы сотрудничаете и с другим выдающимся итальянцем — Ромео Кастеллуччи, чей перформанс «Новая жизнь» (La Vita Nuova) откроет сезон на ГЭС-2.  Почему вы выбрали для большой премьеры именно его? 

Да, меня можно упрекнуть в итальянском лобби, но мне сложно придумать более интересного и подходящего партнера для долговременного сотрудничества с ГЭС-2, чем Ромео Кастеллуччи. Концептуальное ядро его постановки — переосмысление ценности искусства и человека, а именно это всегда занимало нас. Вообще, творческая стратегия Кастеллуччи — плоть от плоти нашей стратегии: уклонение от дисциплинарных пределов, исследование времени, пространства, тела, концентрация на совместном пребывании, совместном переживании. 

Вы ведь из семьи политиков, учились на факультете политических наук в Университете Востока в Неаполе, но выбрали культуру и искусство. Пытались ли родственники переубедить вас? 

Пытаются до сих пор. Требуют, чтобы вернулась в Италию и занялась политикой. Но вера в нее безвозвратно утрачена. Я считаю, что политика в современном мире исчерпала любые возможности. Достаточно посмотреть на то, что происходит в Европе. При «нападении» вируса каждая страна поспешила закрыть свои границы. Где он, единый европейский дом? Каждый сам по себе, каждый сам за себя. Политики не смогли разработать общеевропейское решение, а потому, и в этом я убеждена, только культура способна содействовать движению вперед.

А помните ли вы произведение искусства, которое впервые заставило вас затаить дыхание? 

Конечно. Мне не было и трех лет, когда папа привез меня в Музеи Ватикана. Они показались мне тогда огромными. Помню, как в Сикстинской капелле он присел рядом и начал подробный и увлекательный рассказ о фигурах с фресок, украшающих стены и потолок. Эта сцена навсегда осталась в моей памяти. 

Однажды вы сказали, что мы любим Италию только из-за ее прошлого. Как вы думаете, почему актуальному искусству в стране уделяют недостаточно внимания? 

Более того, Италия сама любит себя за прошлое и за его же счет пытается легитимировать себя в мире. Политика всегда обращает мало внимания на культуру, а на современную культуру — еще меньше. Эта тенденция, впрочем, сильна не только в Италии, она повсеместна. Недавно разговорилась об опере с одним итальянским дипломатом. Об опере, сложном музыкальном жанре, зародившемся в Италии, который всем миром пересоздается сегодня заново. К моей досаде, оказалось, он считает оперу глубоко буржуазным искусством, которое не имеет смысла поддерживать. Тем не менее в Италии существует множество частных художественных институций, есть блестящие кураторы. Они героически продолжают работать, совершенствуясь и развивая систему. Верю, что с государственным участием они смогут создать образ Италии как современной страны, а не только как собрания грандиозных древностей. 

«Все мы — волны одного моря и имеем равное право находиться на этой земле, где бы ни оказались».

Какие еще социальные проблемы на родине волнуют вас сегодня? 

К моему сожалению, население Италии за последнее время резко поляризировалось. Появились те, кто развивает националистический дискурс, поддерживает закрытие страны, борьбу с мигрантами, обвиняет их во всех проблемах. Само собой, не все так радужно, часто мигранты — источник конфликтов, но это вновь возвращает нас к вопросу об умении сосуществовать, жить вместе, не так ли? Меня воспитывали на мысли, что все мы — волны одного моря и имеем равное право находиться на этой земле, где бы ни оказались. Классическая итальянская культура — это отзывчивая культура, предельно восприимчивая к другим. В Италии оставили свой след выходцы из всех частей света. Арабы, греки, французы, испанцы... Не зря у Овидия сказано: «Риму предельная грань та же, что миру, дана». На ум приходит скульптура Бернини, где Эней выводит из горящей Трои свою семью. Эней не бросил отца, вынес его на плечах и вместе с ним отправился в Италию, ставшую его новой родиной. Фактически мигрант Эней — вот символ «моей» Италии. 

Сейчас фонд V-A-C восстанавливает после землетрясения филиал римского музея современного искусства MAXXI в Л'Акуиле, в Венеции вы отреставрировали и открыли палаццо Дзаттере, и даже проект ГЭС-2 — перерождение исторического здания.  Вы намеренно не строите с нуля, а даете старым стенам новую жизнь?

Реконструкция, реактивация и сохранение — задача любой культурной институции. Считаю идеологическим и операционным провалом не использовать то, что уже есть. Нам интересно исследовать, изучать то, что мы имеем, находить связи, отталкиваться от истории и двигаться вперед. Как частное всегда связано с общим, так без прошлого исключено будущее. 

На Архитектурной биеннале в Венеции, открытие которой перенеслось на конец августа, вы планируете восстановить павильон России, построенный Алексеем Щусевым в 1914 году. Как появилась идея объявить конкурс и объединить для этого в одну команду самых разных архитекторов? 

Такое объединение — вовсе не оригинальная идея. Имидж художника-индивидуалиста, затворника и отшельника давно устарел. Художники сотрудничают друг с другом, с профессионалами из смежных сфер, с учеными. Хочешь быть современным — учись жить в сообществе, иначе ничего не выйдет. Научно доказано.

Что, на ваш взгляд, объединяет всех художников, сотрудничающих с фондом V–A–C? 

Пожалуй, осознанность. Постановка универсальных, значимых для всех вопросов и неуемный поиск ответов на них. Желание работать не с собой, а с миром, взаимодействовать с ним, изменять, совершенствовать. 

Наверняка вы наблюдаете за происходящим сейчас в Италии. Как, по вашему мнению, вспышка коронавируса изменила страну? 

Я ужасно переживаю. Сегодня от вируса чаще всего умирают пожилые люди. Но не столько по вине вируса, сколько по вине политиков, которые стремятся сэкономить на культуре и здравоохранении. В последние 30 лет каждое правительство в Италии сокращало финансирование здравоохранения. Однако то, что происходит с людьми в моей стране, как они меняются, несомненно, восхищает. Во многих домах люди раньше даже не здоровались, и вот сейчас заинтересовались соседями, помогают друг другу, выходят на балконы, чтобы не чувствовать себя одинокими. Итальянское телевидение, к которому я прикована эти недели, говорит, что в обществе происходят положительные изменения. Мир после эпидемии однозначно будет иным. Каким — мне не дано знать. Могу лишь вместе с другими оптимистами надеяться на лучшее, а также призывать всех, кто причастен к культуре, объединиться и сообща разработать новую идею будущего.