Испанские стрит-арт-художники Ремед и Окуда путешествуют по всему миру и создают для международного арт-проекта Campo Viejo Streets of Colours свои причудливые и искренние граффити. В списке городов — Дублин, Лондон, Сопот, а недавно их инсталляция появилась и в Москве. В российской столице художники расписали глобус — символ любви к путешествиям и единства всего мира.
Свое искусство Ремед и Окуда исповедуют как настоящую религию — непреклонно и с огромной любовью. Они уверены, что их граффити обязательно изменят и спасут мир. И этот непоколебимый оптимизм очень заразителен.
Что вас вдохновило, сформировало ваш индивидуальный стиль как стрит-арт-художников?
Ремед: Если говорить о художниках, самым большим открытием для меня когда-то стал Модильяни. Еще меня очень вдохновил отец моего друга, он занимался каллиграфией и абстрактной живописью. Кроме этого, я постоянно видел разные граффити в местах, где бывал. На мой стиль еще очень повлиял графический дизайн…
Да, я вообще читала, что вы начинали свою карьеру именно с графического дизайна.
Ремед: Да, я был молод, и я не очень понимал, что делать. Мне нравилось рисовать, и я спросил себя — что я могу делать такого, что было бы близко к рисованию. Так в 21-22 года я пришел в графический дизайн. Но потом мне стало безумно скучно просто сидеть за компьютером весь день. У меня перед глазами был пример других художников, того же отца моего друга, и я послал графический дизайн к черту. Я хотел рисовать, хотел использовать свои руки. Около пяти лет я просто преподавал рисование трудным подросткам, маленьким детям в социальных центрах, во многих других местах и параллельно рисовал граффити. Так все и началось.
А вы, Окуда?
Окуда: Меня в свое время очень вдохновил сюрреализм — Дали, Магритт. Но мой настоящий король — это, конечно, Босх. Еще я очень люблю Кита Харинга. Если говорить именно о стрит-арт-художнике — это Марк Райден. Он не совсем про стрит-арт, больше про поп-сюрреализм. Это он нарисовал обложку к альбому Майкла Джексона Dangerous, помните ее? В конце прошлого года я наконец встретился с ним лично. У него была выставка в Испании, и вот на ней как раз было представлено оригинальное изображение, которое потом было растиражировано для альбома.
Ремед: Ого! Круто!
Окуда: Он вообще пионер поп-сюрреализма. Кроме всего этого — древние культуры разных стран мира: мексиканская, африканская, индийская. Я очень люблю Индию и Африку. В принципе, это заметно по моим работам.
Кстати, о ваших работах. Вы очень часто изображаете женщин без голов. Что это значит?
Окуда: Они не совсем про женщин, на самом деле. Это про человека вообще. Про то, как он себя чувствует в современном мире, про то, что он все больше теряет связь со своими корнями, забывает о том, кто он есть на самом деле, теряет связь с природой. И в этом в первую очередь виноваты технологии, телевизор. Так что женщины без головы — это символ потерянности.
А как давно вы познакомились друг с другом? Вы давно друг друга знаете?
Ремед: Кажется, десять лет…
Окуда: Да, наверное, десять. Я живу в Мадриде с 2000 года, то есть уже 17 лет. А ты, Ремед?
Ремед: С 2008-го, значит почти 10 лет.
И как же вы познакомились? Вы слышали друг о друге до встречи?
Окуда: Мир стрит-арт очень тесен, тем более в рамках одного города — в нашем случае, Мадрида. Все художники знают друг друга. Очень часто ты не видел человека, но переписывался с ним в интернете или знаешь его работы, а он знает твои.
Почему вы решили работать вместе?
Окуда: Это вышло как-то само по себе. Ремед часто работал в студии наших общих друзей, я тоже иногда туда приходил. И вот мы просто поняли, что вместе можем сделать что-то крутое.
Ремед: Коллаборации в стрит-арте — это очень распространенная практика. Почти все с кем-то что-то рисуют. А мы с Окудой начали работать вместе, и потом появилась возможность принять участие в Campo Viejo Streets of Colours.
Почему вы согласились?
Ремед: Если честно, я сначала хотел отказаться. Потому что я никогда не участвую в коммерческих проектах. Но Окуда очень загорелся, а они пригласили нас именно вдвоем и не соглашались брать кого-то одного.
Окуда: Я просто подумал, что нам дадут возможность реализовать проекты такого большого масштаба, которые мы бы сами, может быть, никогда бы и не сделали.
Ремед: В итоге все получилось замечательно. Первым проектом стала инсталляция в винодельне в Риохе, и нам дали полную свободу. Никто не стоял над душой и не говорил — вот здесь покрасьте розовым, вот здесь нарисуйте то-то и то-то. Нет, мы действительно выражали свое собственное видение, когда делали эту работу. Она получилась огромной.
Окуда: Это самая большая скульптура из всех, что мы делали.
А какая ваша самая любимая работа в рамках этого арт-проекта?
Окуда: Как раз эта скульптура на винодельне и еще «Лодка» в Польше.
Точно! «Лодка»! Она мне тоже очень понравилась.
Ремед: У меня то же самое. Первую я люблю потому, что это было нечто совершенно новое и особенное. А в Польше у нас была потрясающая команда. Все прошло как-то очень легко.
Окуда: Конечно, нас же постоянно угощали водкой, поэтому нам так там понравилось (смеется).
Ремед: Они сделали очень красивое открытие. У них получился практически мини-фестиваль испанской культуры — с фламенко, концертом испанской музыки, мастер-классами.
Окуда: Танцевали все, особенно пожилые люди! Очень здорово.
А сложно ли сегодня быть стрит-арт-художником? Сложно ли получить разрешение, чтобы нарисовать граффити? Как с этим обстоят дела в Мадриде?
Окуда: Знаете, больше всего меня бесит, что рекламу можно вешать на каждом шагу, где угодно, а искусство — нет. Людям постоянно тыкают в нос рекламой, лучше бы их окружили искусством. А если говорить про Мадрид, то в центре вы вообще не увидите граффити.
Ремед: Да, это связано с большим количеством исторических объектов, архитектурного наследия. Чем их меньше в городе — тем проще получить разрешение на работу.
В какой стране с этим проще всего?
Ремед: Когда-то это была Бразилия. Помню, когда я там работал много лет назад, там вообще не нужно было никакого разрешения. И там было столько пустых стен, прямо готовые холсты для граффити.
Окуда: Но это было очень давно. Может, сейчас уже не так…
Ремед: Не знаю... В Европе у каждой стены — своя история, она является носителем какой-то культурной информации. А в Бразилии — ничего такого, бери краску и иди, рисуй. У полиции куча других проблем, так что им совсем не до тебя.
Бывало ли так, что ваши граффити стирали?
Ремед: Еще как. Я однажды нарисовал большое граффити в Сербии, кажется, шесть или семь лет назад. Чтобы его нарисовать, я получил целую стопку документов, просто сумасшествие. Я изобразил двухголового темнокожего мужчину, который управляет марионеткой, — она стоит на коленях. И тень марионетки перевязывает веревками ноги темнокожего человека. Я назвал это The Only Truth, название было написано кириллицей. Так вот вдруг оказалось, что в тех местах (как и во многих других, на самом деле) двухголовая птица — это символ власти. Так что мое граффити немедленно приобрело политический смысл, которого изначально в нем не было. Два дня спустя его уже хотели стереть, но люди подписали петицию, так что мурал удалось спасти. И вот пару месяцев назад, накануне президентских выборов его стерли уже без предупреждения. Конечно, правительство сказало, что ничего об этом не знает. Но… в общем, может случиться все, что угодно. Вы слышали о таком художнике, Блю? Это прямо пионер стрит-арта, по-моему, он самый главный человек в истории этого искусства.
Окуда: Ну один из…
Ремед: Нет, прости, для меня все-таки самый. Он очень настоящий. Этот чувак использует улицы, как галереи под открытым небом. Он создает чистое искусство. Очень политизированное, но все-таки искусство. Так вот очень многие его работы были уничтожены из-за их подтекстов. А потом однажды он сам заплатил огромные деньги, чтобы стерли кучу его работ. Потому что они стали причиной массовой гентрификации. То есть он рисовал что-то, чтобы показать, что ему не нравится в нашей цивилизации и системе, а эта система взяла и использовала его работы, чтобы заработать еще больше денег. И все перевернулось с ног на голову.
Это какая-то ирония…
Ремед: Любая контркультура неизбежно становится культурой.
Окуда: По поводу гентрификации: в Майами был один район, теперь это один из самых крутых арт-районов города, но когда-то там вообще ничего не было, он был очень бедным и заброшенным. Так вот туда приезжало много художников, чтобы разрисовать стены, потому что там было дешево жить и творить. В итоге теперь эти же художники не могут больше снимать там студии, потому что цены взлетели до небес. Местные компании делают огромные деньги на их искусстве и продают студии в зданиях, на которых что-то нарисовано, за безумные деньги богатым людям — ценителям искусства.
Но вообще, возвращаясь к вопросу, — когда граффити стирают, оно обретает еще большую силу, становится настоящим высказыванием.
Ремед: Конечно, люди-то его все равно помнят.
Окуда: Но вообще, обычно мы получаем гораздо больше положительного фидбэка. Люди очень радуются, когда на здании появляется красивое граффити. Представляете, как сильно одно изображение может изменить абсолютно ужасный и разрушенный квартал? Там же сразу все меняется, и люди этому так рады и так за это благодарны. Это очень важно.
А была ли у вас какая-то работа, которую вы сделали в память о каком-то событии в вашей жизни?
Ремед: Не совсем. То есть я думаю, что мои работы как мастера граффити не имеют права быть просто отражением событий в моей личной жизни. Я должен их переработать, пойти дальше. Я должен думать не просто о том, что вот я что-то почувствовал и теперь выставил это напоказ — «смотрите все, я чувствую вот это и это». Художник должен быть более щедрым, он должен говорить не только сам за себя и для себя. Например, у меня был такой период, когда мне было очень плохо. И тут мне представилась возможность нарисовать огромное граффити. В итоге я из совершенно темных эмоций сделал нечто очень светлое. Я нашел позитивную энергию в самой истории города и воплотил ее в своей работе. То же самое с тем моим граффити, которое стерли. На самом деле это же не было политической акцией. Я просто нарисовал то, что чувствовал, но расширил это, сделал чем-то более глобальным. Потому что я не единственный, кем манипулируют, как марионеткой.
Окуда: Как-то раз я нарисовал на одной из станций в Мадриде огромный портрет Пако де Лусии — он был одним из самых известных гитаристов фламенко. Так вот на открытие пришли его дочери, и они расплакались, когда увидели мою работу. Они были очень растроганы.
То есть искусство спасет мир?
Окуда: Я как-то разрисовал старую заброшенную церковь в Марокко. Она стояла в конце очень красивой аллеи в парке, но туда никто не заходил, не знаю даже, почему. И вот после того, как я разрисовал одну из стен, местные стали приходить туда постоянно. Это место стало очень крутым. Так что я пришел к выводу, что искусство — это самая главная религия.
Инсталляция Ремеда и Окуды для проекта Campo Viejo Streets of Colours все лето будет выставлена в Парке Горького.
текст Сусанна Агабабян
